Валентина Симоновская. Виктор Кривулин : Вертикали света

И мы почему-то в самом деле восхищаемся. Даже те, кто не знает, как все это было тогда:

обыватели спят, переулки пусты
но патрульное эхо еще сотрясает мосты
покрывая мурашками шею канала.
"На помойке общенья", 81

Кривулин ведет нас с помощью твердого, мужественного ритма, с помощью ассоциаций, возникающих со словами "партизанская щель", "оккупированные кварталы", "мурашки на шее", "героическая лампочка", "вымпел", "горючая смесь"…
Ничего, что лампочка горит в четверть накала. В слепящей тьме она кажется факелом, солнцем надежды. Таким образом, стихотворение превращается в оду или некий героический памфлет.

Совковое солнце надежды пряталось в те годы по чердакам и подвалам. Там создавалось свободное искусство. Обыватель мог искоса смотреть на обитателей неофициальных художественных мастерских… Но рассказывая о таких, живущих сквозь "не должно" и "нельзя", Виктор Кривулин сплавляет иронию с высоким стилем. Эмоциональный ряд в стихотворении "Праздник юношей" (84) разворачивается постепенно от иронической улыбки до восхищения. Накал восторга только увеличивается от соседства несоединимых понятий: "бросок", "в дыры, в ямы", "в небывалый свет зияющий среди/ светоносного развала/ в развороченной груди". Где-то маячит привычный Данко, тревожит сочетание "зияющие высоты", поднимает дух мелодический рисунок коротких строк.
Контраст подвальной темноты и света, торжественного ритма и мелкого, казалось бы, события - вызывает в нас разрядку нервной энергии.

С середины 70-х до середины 80-х продолжается активная деятельность Виктора Кривулина в среде молодого творческого андеграунда. Машинописный журнал "37" и его распространение.

"Клуб-81" и перипетии его сложного существования. Московские литераторы и споры об особенностях ленинградской и московской школ. О задачах современного литературного процесса.
В поле зрения находились форма и содержание, традиции и новации, продолжались поиски нового языка, особых средств выражения. Происходило взаимное обогащение. Последнее слово в живописи, в музыке, кино - немедленно становилось достоянием поэзии. Шел в ход новый инструментарий, использовались новые мотивы: ржавые банки, облупленные стены, дворы-колодцы, сюжеты и символика запрещенной тогда религии.
Экспериментировали с начертанием текста. Строчные буквы в начале каждой строки тогда были новаторством. Знаки препинания, оставленные только там, где без них невозможно… Кривулину не чужды были и семантические игры в русле стилистики Пригова, Кузьминского или Комара и Меламида. Сборник "Галерея" (84), например, представлял собой стихи по поводу мнимых картин и репродукций (о чем свидетельствовали эпиграфы-аннотации - анекдотически парадоксальные сочетания имен художников, порой не существующих, изображаемых исторических лиц, а также мест, где находятся мнимые произведения). Всерьез обдумывал возможность напечатать книгу "Стихи на картах" на фоне реальных географических карт.
Лирика поэта по-прежнему привлекает своей отточенностью и неординарностью. Кривулин ищет средства выражения, которые могли бы, преодолевая семантику, полнее передавать лирическую информацию. Отказавшись от сюжета, он обращается напрямую к эмоциям читателя, к его подсознанию. В человеческой памяти накоплена огромная картотека иероглифов, за которыми скрыты понятные для многих образы и представления. Используя тот или иной модуль, поэт создает предварительную, ассоциативную настройку.

Кривулин обладает удивительной способностью слышать слово в его многообразии, высекать новые смыслы, сопоставляя, сталкивая знакомые образы. Порой его стихи похожи на сюрреалистический фильм без начала и конца: все концы и начала сомкнуты в круг.

Все невозможно. И невозможное - пыль.
Нелюбопытные путники с пеньем слепым
катят печальное медленное колесо,
или мучнистое, с тысячелетним налетом
пуха и одури, поворотилось Лицо.
Бывшие летчики молча смешались с народом -
пьют на углах, на мгновенье легчая,
пыль поднимается, праздничная, золотая,
пыль драгоценная!
Сб. "Одна и единственная жизнь", 77

Какой сюжет остался за рамками этой картины? Видимо, каждый из нас будет иметь в виду свой сюжет, свое Невозможное. Свое представление о легкой, счастливой жизни. С какой войны пришли "бывшие летчики"? с гражданской? Отечественной? чеченской? "какой-нибудь кампании афганской"? По каким дорогам катят "нелюбопытные путники" тяжелое колесо своего существования? Тысячелетний налет на лице тяжести, которую мы все ощущаем.
Фрагменты целого, проступающего между строчек, мелькающего на стыке семантически разведенных понятий, соединяясь, как в кино- и видеомонтаже, рождают новый образ, определяют полноту чувственного воздействия на читателя, слушателя.
В стихотворении "Союз земли и воды" (97), глядя "сквозь дождь мерцающий в болотце-озерце", мы различаем многое. И водную гладь, и проселочную дорогу, и жизненный путь, и разные людские судьбы. С ловкостью клипмейстера Кривулин меняет картинки, и с кисточки на конце хвоста черта горохового перескакиваем мы на кисть мастера венецианской школы, а там, естественно, недалеко до гондолы, и до отнюдь не названного Бродского, и до моря - пусть это море дождя. Наше умозрительное путешествие завершается вспышкой горячего сочувствия человеку, людям, всем, кому по каким-то причинам тяжело. И кто лечит душу, впитывая скромную красоту родного пейзажа.

коротким ли прерывистым ли хриплым
дыханием - а все-таки дышу!
и дальше - ошалелая от рытвин
открытая дождю карандашу
машине пишущей - проселочная книга…
"Союз земли и воды", 97

Связь Кривулина с природой глубже, чем кажется. Да, урбанист, да, исследователь городской души. Но природа - земля, просторы полей, вода во всем ее разнообразии - предстает как жизненная необходимость. Что делать, если плохо, если ранена душа?- "в молоко, на деревню, в туман поедающий домы". Или к свету и теплу летнего моря.

столько света от моря и столько тепла от песка
что по решетчатой лестнице солнечных палок
по разграфленной беленой стене
можно взобраться пролезть на чердак и смотреть и увидеть
на востоке невероятного полдня
какого-нибудь человека
"На востоке сердцебиенья", кн."Зеркальные грани счастья", 81

Конечно, тонко почувствованная, остро увиденная картина летнего полдня - не самоцель, это снова и снова попытка ощущаемую полноту мгновения передать "какому-нибудь человеку".

далее >>>