Сегодня ему бы исполнилось семьдесят.
А его нет.
И ничто не может заполнить зияние этого отсутствия.
Виктор Кривулин, как горячее космическое тело, создавал в пространстве своего влияния водоворот творческого напряжения. К нему приходили зарядиться, наполниться желанием жить и творить или хотя бы соприкоснуться с теми, кто живет и творит. Щедрость самоотдачи в общении с большим количеством людей и жадность к обретению новых и новых собеседников были феноменальны. Он как бы заполнял некую брешь в сердце, гасил одиночество. Он взывал: |
такой же я – но собеседник
такой же путник – но Пастух
приходит молча отовсюду
рассаживается вкруг меня
как племя жаждущее чуда
удара молнии, огня |
И вот его – нет.
И нет его новых стихов, нет новых книг, так что взыскуемые им читатели, пришедшие в книжную лавку купить что-нибудь для души, не увидят обложки со смутно знакомым именем Виктор Кривулин.
Но то, что он прочувствовал и записал, – дождется своего часа.
Он надеялся, что когда-нибудь то, о чем он говорит, читателями будет пониматься легче.
Они тоже ощутят, как душа тянется соединиться с тем, чем, в чем, где она была, частью чего себя ощущает.
Захочет влиться в некую музыку, повторить «чистую ноту, взятую там» – где-то далеко снаружи, в обволакивающих землю потоках некой светомузыки – или в себе, в таинственных глубинах своего Я, сопряженного с памятью предков.
Увидит, как поэт всего себя вытягивает, устремляет в высочайшие сферы непознанного, и включится в эту работу.
В жизни Кривулин был своим парнем, любил подшутить, принимал многое из современной смеховой культуры, но сам в качестве преимущественного жанра избрал медитативную элегию. |
— Мы глаза, он сказал, не свои:
нами смотрит любовь на страданье земное... |
Даже Великие Юродивые Хлебников и Кедров, даже восхитительный Парщиков, собиравший свою мозаичную вселенную из кусков разбитого мира, в свободном парении воображения забывали о роли Всепрощающей Любви в жизни биосферы как единого целого. Эту роль стихийно чувствовал Маяковский, когда восклицал свое «чтоб вся на первый крик: Товарищ! – оборачивалась земля». Но поэзия Маяковского была активно оптимистической. Молодой век играл молодой кровью, а страна не жалела крови поэтов.
Впрочем, мир никогда не был замечен в потворстве личным чувствам. Поэтика же Кривулина проникнута состраданием. |
«Я вдруг физически ощутил, что все люди, которые умерли,
на самом деле присутствуют среди нас.
Они присутствуют через язык, через слово, и это совершенно другой мир
абсолютно свободный, вне пространства и времени,
и в то же время абсолютно реальный.
Есть язык со своими ресурсами, и он всех нас связывает и все организует». |
За Державиным, за Кантемиром, за Щедриным, Некрасовым, Платоновым он с неразделенной любовью сострадал всем людям, творящим историю своей страны и гибнущим под ее державными копытами. Он осуществлял средствами поэзии посыл: «Прости им, ибо не ведают, что творят». Сейчас по этой дороге идет только Стратановский.
Мировое сообщество увлечено Умом, Интеллектом.
Оно, подобно сокуровскому Фаусту, отвергло все человеческие чувства, самого Бога и Дьявола в процессе покорения Информационных и мейнстримных вершин.
Вместе с просодиями и метафорикой, вместе с «ограничивающей свободу творчества» рифмой и музыкальностью звучания стиха в темный угол культуры выбрасываются представления людей – возникшие еще до палеолита – о единстве человечества и всеединстве мира. Информированная личность – вот герой нашего времени.
Но древние и сверхновые философы утверждают, что в процессе развития Единого – мыслящего и чувствующего общемирового пространства – после эры Ума наступит время Духа. А дух немыслим без своей составляющей – Света Любви и Со-чувствия.
Тогда наступит время Кривулина. |
|
|
|
top 
