Этого художника сейчас никто не знает даже в тех кругах, где очень интересуются живописью. В коллекциях собирателей картины его отсутствует. Его вспоминают, теперь уже немногочисленные, пожилые люди, бывшие молодыми тогда, когда он, их сверстник и друг, трагически ушел из жизни. Мне лично очень стыдно, что до сих пор, что этот художник не известен, что его работы не опубликованы, не показаны много раз, что о них не говорят с таким же почтением, как об работах художников Круга Арефьева или круга Шемякина и т. п.
Вадим Успенский становился художником в очень странное время, когда, в результате хрущевской оттепели, все раньше запрещенное было показано, но официальная жизнь продолжала быть тоталитарной. Художники, желавшие себя выразить в творчестве, как правило, жили двойной жизнью. Сейчас я чувствую, как на меня набросятся правоверные диссиденты, но тогда, так называемый, "формализм", выпущенный на свободу "хрущевской оттепелью" сосуществовал рядом с, "непоколебимой' социалистической идеологией. В те годы талантливые люди, почуяв вкус и обаяние художественной формы, все больше отдалялись от "социалистического содержания". Содержанием картин Вадима стал романтизм, присущий советской идеологии, в ее идеальном виде и воплощался он в сюжетах театрализованных, цирковых, мистериальных, религиозных и, тем не менее, пронизанных глубоким драматизмом современной ему жизни.
Вадим Успенский обладал необыкновенной чуткостью к изобразительной форме, к цвету, к ритмам, фактурам, ко всему, что может происходить на картинной плоскости. Казалось, что у него было врожденное чувство пластического пространства. Этому не учили, это он подглядел где, только мог: в музеях, в книгах и даже у своих друзей. Он без всякого труда, будучи студентом монументально-декоративного отделения ЛВХПУ им. В.И. Мухиной, сдавал эскизы росписей, учебные постановки по живописи и рисунку, а в свободное время в общежитии из под его руки, как из рога изобилия, появлялись композиции, рисунки, акварели, сделанные с абсолютным эстетическим совершенством. Его дипломные эскизы для росписи фойе Ленинградского цирка были так артистичны, что их тут же рекомендовали к исполнению, но, к сожалению, чиновники не договорились.
После окончания института он прожил не долго, но работал очень интенсивно. Большое удовольствие было смотреть, как он работает: как размешивает краску, как краска ложится на холст, который превращается в картину. Это был единый нерасчленимый организм: краска, кисть, рука художника, картина. Такого естественного художественного пребывания в мире, я не видел никогда раньше, да и позже. Художественность была у него во всем: в походке, в том, как он влюблялся, как пил вино, как разглядывал картины других и т.д. Это была не какая-нибудь слащавая художественность, а самый настоящий реальный мир, со всей его жесткой, всерьез необратимой драмой, но художественно преображенный. Так мне, казалось тогда, и сейчас я так думаю.