* * *

Век - раковины грузный завиток,
лицо двупалое улитки, -
и в сморщенных глазах, в глазах дрожит желток
неповоротливой улыбки,
и слизи след блестит, блестит в песках…
Как влажно прошлое, как длится,
Как время тянется, все в петлях-завитках, -
мне от пути не отделиться,
когда все тяжелей, тяжеле за спиной,
в земные складки западая,
струится шлейф, захлестнутый петлей
вкруг шеи.

1971

* * *

Когда в руке цветок, то пальцы неуклюжи,
совсем чужие мне - настолько тяжелы.
И хрупкой форме голос мой не нужен,
когда он напряжен или простужен,
когда он пуст, как темные углы.

Когда в руке цветка трепещет тонкий запах,
то кожа лепестков шершава и груба.
О, где же не стеснен и где не в жёстких лапах
и где свободен дух от пальцев наших слабых -
от своего свободолюбия раба?

Воскресные облака, разд. I, 1971

* * *

Все невозможно. Даже возможное - пыль.
Нелюбопытные путники с пеньем слепым
катят печальное медленное колесо -
или мучнистое, с тысячелетним налетом
пуха и одури, поворотилось лицо.
Бывшие летчики молча смешались с народом,
пьют на углах, на мгновенье легчая.
Пыль подымается, праздничная, золотая,
пыль драгоценная.

1971

* * *

Ни жалоба, ни, скомкавшись, нижайший
мост покаянья и вины
в апрельском небе не отражены.
Земля живет законами весны
без напряжения и фальши,
пока душа, болимая ожить,
растягиваясь и петляя,
как нитка разрывается гнилая,
как тяжести не вынесшая нить!
Но что за глубина в разрывах облаков,
когда природа больше, чем Натура!
Когда запахла кровью грязно-бурой
распаханной земли разодранная шкура, -
душа, тогда и твой покров
недолговечнее коросты!

1976

* * *

Вот река остановлена. И не река, а цитата
разнояркого неба, но глуше и строже.
Над рекою времен - полусфера в течениях света.
Но пловец неподвижен, и руки на волны похожи.

1977

СО МНОЙ

со мной
остается белесая лента, небесная лента,
и сознанье, что все невозможно, и зной -
как насилье над легкими в области лета

Тяжесть нашей истории - горб золотой
и кровавый. Согбенный пейзаж мессианства
открывается сердцу как путь поражения "Стой!" -
говорит обнаженное женское тело пространства

И стоишь с посошком и котомкой, со светлым лицом,
старец дебрей лесных и горушек песчаных,
сухорукой молитвенник, слух наливая свинцом

тишины, разлитой на полянах, -
и стоишь над землею возлюбленной странником и пришлецом,
ненавидимым ею за общую ношу печали

Еще полет,1978

* * *

опушкиншушкинпушкин!
О, Дельвиг! Дельвиг!
кошкины дети играют на черном дворе
двое грузчиков тянут по лестнице шкаф музыкальный
и всегда умирает живая старуха
умирает как на бумаге
смертью бумажной
под гаммы
О, Дельвиг, дельвиг
и все остальные и много всего и такое
что внезапно. Внезапно и очень давно
и рука
и рука цепенеет повиснув
над рукой теневою
и двое рабочих закатывают рулон
газетной бумаги по скосу
в окно подвала
и дельвиг дельвиг не дышит
что же делать - не дышит

1979

* * *

на востоке сердцебиенья
за чертой медицинской жизни
где превращается в марево в пену в шипенье
воздушный мрамор бетонных строений
где резина коммуникаций
напряжена до звучанья
эоловой арфы а ветер изображают
с лицом человека раздувшего щеки

на востоке дыханья
на самом восточном востоке
где жилища слов поднимают высокие крыши
где жалюзи опускают -
столько света от моря и столько тепла от песка
что по решетчатой лестнице солнечных палок
по разграфленной беленой стене
можно взобраться пролезть на чердак и смотреть

и увидеть
на востоке невероятного полдня
какого-нибудь человека

1981

УТРО ПАМЯТИ

воды родниковой прозрачная горсть
над постелью прибита карта раннего утра
и сверкает шляпкой серебряный гвоздь
как четверичная драхма которая смутно
помнит черты богини, в кружке водяном
отраженные...
отчего-то все реже
вспоминается Греции явственно-режущий Дом
раннего детства храм,
корабельная радость прибрежий

с памятью, не отягченной ничем,
спать-то сладко

а тут проснешься будто впервые:
радость какая!
ни прошлого ни философских систем
разве что стены парят голубые

и ничего не понять и приходится вновь
оживлять пространство убитое за ночь
изобретать ремесла,
топтать виноград,
молодое вино
в удивленьи пригубить -
оно действительно пьяно!
а потом до вечера как похмельный сократ
видеть вещей теченье в сомнительном свете -
пока не заснешь
и ясности не возвратят,
сомкнувшись, тяжкие веки

1984

ПАРУСНИК-ДИТЯ

возьмем романтику морскую
на дорежимной мебели развесим
пускай посушится под нашим равновесьем!
ты скажешь: я конечно я тоскую
по добром времени пардонов
средь леса мачт или в толпе тритонов
я видел парусник
трехлетнего ребенка

его за ручку маменька вела

ах осторожней бывшая воронка

былых окопов плавная волна
вот буерак а был когда-то бруствер
земля взволнована и ходит ходуном
ее как в океане каждый мускул
живым прокатывается бугром
смотри-ка под ноги!

а он кренится набок
возносится на пенный гребень

рушась
куда-то вниз
теряя на ухабах
поддержку руку
на мгновенье - душу

свобода первая!
он - сам и тяга в парусах

я видел парусник
я знаю как до слез

доводит скрип досок в расшатанных пазах
как напрягаясь лопается трос
как судорожно-скрюченный зигзаг
нейлоново-пеньковый иероглиф
нашел единственную цель
твое лицо
твою живую точку на конце
повествованья

был неповоротлив
так неуклюже двигался рассказ
меняя галсы перекладывая румпель -
но даль морская шла и шла на убыль
само пространство свертывалось в нас
мутнея, мельтеша, створожась
я видел парусник
лицо его горело
в соленых брызгах и лоскутьях пены
боль горячей души и больше тела
боль необъятная чужая
до горизонта зыбкого предела
сознанью плаванью предощущенью Рая

1994

ОБЛАКА В МУККУЛЕ

коллективный пророческий сон
сколько серий его полуночных
мы смотрели с балкона пока накренялся балкон
и готовился рухнуть - как в озеро - в черный источник

в этот самый публичный котел
музыкального супа для бедных
где бурленье партера где облаком пара взошел
первый жар увертюры смятение струнных и медных

инструментов
смешение всех языков
наступленье листвы на листы партитуры
и победа слепого дождя над героикой тех облаков,
чей дописьменный эпос животный заоблачно-хмурый

неделим на слова
но сродни инфразвуку
растет на басовых глубинах

1994

ВОЗДВИЖЕНЬЕ

воздвиженье хвои. беспомощную мощь
из глубины черно-еловой
спинным хребтом прочувствуешь проймешь
пунктир ствола и вертикаль чужого слова
и старчество его и вдумчивой коры
наружный мозг в извилинах и в морщи
здесь доживали выйдя из игры
свой век мыслители - а нынче,перемерши,
располагаются удобнее дождя
вольготней тьмы вечнозеленой
угрюмым шумом в комнату входя
просачиваясь пятою колонной
в сознание - и глубже и темней
ничем не защищаемых ветвей

1994

МЕТАМПСИХОЗА

Метампсихоза - это значит мне
по меньшей мере выпадет родиться
близ моря, в маленькой воюющей стране,
чей герб лазорево-червленый
подобен допотопному зверинцу
сплошные львы орланы и грифоны
и черт-те что на небесах творится

у горизонта - горб супердержавы
как тени сизые, смесились корабли…
на крабьих отмелях, в ракушечной пыли
сияло детство ярко, среди ржавой
подбитой техники искали что взорвать
куда прицелиться для смерти и для славы
посмертной - чтобы как-нибудь опять

воскреснуть в государстве островном

1997

* * *

в марте - хриплое зренье, такое богатство тонов
серого, что начинаешь к солдатам
относиться иначе, теплей, пофамильно, помордно:
вот лежит усредненный сугроб Иванов
вот свисает с карниза козлом бородатым
желтый пласт Леверкус, Мамашвили у края платформы

чрной грудой растет, Ататуев Казбег
переживший сгребание с крыши, трепещет
лоскутками белья в несводимых казарменных клеймах…

Каждый снег дотянувший до марта - уже человек
и его окружают ненужные мертвые вещи
а родители пишут ему о каких-то проблемах

да и письма их вряд ли доходят

1997

БЕЗ ОГНЯ

одно спасенье - поезда
не спится… я на дне я в яме
и покаянная звезда
над окаянными полями
куда-то светит не туда

но даже зренья бокового
достаточно: озарены
углы сознания где слово
дрожит как мышка без вины
без оправданья без покрова
своей домашней тишины

и вырванный из мест оседлых
и брошенный под мерный стук
такой же я - но собеседник
такой же путник - но Пастух

приходит молча отовсюду
рассаживается вкруг меня
как племя жаждущее чуда
удара молнии, огня

1997

ГИБЕЛЬ ВЕРТОЛЕТЧИКА

.Об этом знают сестры или вдовы,
над фотографией склоняясь безутешной -
внезапный есть предел у тяжести пудовой,
там облак неземной и воздух вешний
им дышишь - не надышишься и снова
глядишь насквозь его - не наглядеться всласть
коротколапая приземистая власть -
его обнять не в силах до конца
в нем сохраняется горбатая надежда
на претворенье крови и свинца
в сиятельные гроздья винограда
и рот его раскрыт, подставленный под град
из сестринского вертограда

и вертолет его так празднично горит
как будто весь надраен для парада

1997

TEATP АНТОНА ЧЕХОВА

чехова ставили - то на попа
то вниз головой бороденкой в болото
после октябрьского переворота
в кассах всю ночь бесновалась толпа

администратора били содрали с кого-то
остатки пенснэ - и стояла, слепа,
вера что от соляного столпа
сладкий останется привкус - сладчайший до рвоты

сняли "Иванова" и запустили "Клопа" -
тоже совсем ненадолго, пока Мейерхольда
не протащили с приплясом и с гиканьем по льду

мордою в прорубь - откуда навстречу ему
не удивляющийся ничему
Доктор глядит с выраженьем трофейного кольта

Музыкальное приношение к ограде Комаровского кладбища, 1997

БЕЛЫЙ ПЕПЕЛ

белый пепел поет на своем бельканто
петел белый звенит
и не жалко слушателей но музыканта
жаль за то что закатанные в зенит

пусты глаза его той пустотою
какая воспроизводит себя каждый вечер после семи
исключая субботы и среды, время простоя
зону отдыха Бога семьи

В эти редкие дни он едва не библейский плотник
или столяр евангельский, что прилаживает столешницу в том саду
где опустится вечер любви на вопленье больных животных
на едва ли кому-либо слышимое: "Иду!"

Хозяин торопит - гости уже на подходе
Слезятся доски стола смолянистой слезой
А вино затевает речь о своем урожайном годе
оно в кувшинах густеет как воздух перед грозой

но не для него. Предстоит окончанье работы
и в театре служебный подъезд
и в буфете булочки с кремом приторные до рвоты

Вкус обыденной жизни радующий кого-то
но совсем не его Он как пятница средь воскресенья
в оркестровой пропасти - в пепле который поет

1999

СТИХИ В ФОРМЕ ГОСГЕРБА

весь мир
весь мир которого нет
весь на экране как на ладони
поле гадания... что выпадает? валет
или шестерка треф но вали вперед!
хлопоты злая дорога худые кони
иные версты иные дни
берег твой дальний
там и живу я
где вертухай виртуальный
круговую песню поет
сторожевую

2000