Валентина Симоновская. Виктор Кривулин : Вертикали света

Нет худшей участи, чем эта. Быть ослепленными, потерявшими лица - и не понимать всю трагичность происходящего: "вот подлинный духовный плен / когда глядишь на свет, расчеловечась"…
Cреди потрясающих стихотворений сборника "Кто что помнит" (84), таких, как "С утра до вечера", "Парусник-дитя", "Кто этот легкий", в которых горит теплота бытия, в которых беспричинная радость уподобляет тяготы жизни бумаге, рвущейся при каждом светлом движении,- среди стихов о мужестве продолжать жить, Кривулин поместил фантасмагорическое "23 февраля. Союз аполлона и марса".
Ни грана теплоты не подарил армейскому празднику Кривулин. Космический холод, "обезлюженно-острый" пейзаж, искусственное резкое сияние сопровождает застолье "кадровых марсиан", поминающих своих мертвецов. От этой адской картины тянет посткатастрофическим холодом. Стихотворение врезается в сознание, как сигнал тревоги.
Такое же остановленное мгновение небытия - в стихотворении "На руинах межрайонного дома дружбы" (97). Перед нами своего рода Колизей. Свидетельство рухнувшей цивилизации. Законченный образ времени застоя. Здесь в мареве, "в тоске периферийной" застыл так называемый "мир вечной молодости, праздник урожая". Кривулину удалось описание "фресок", изображающих никогда не существовавшие урожаи, плакатное счастье дружбы народов. Картина разрушенного рая, живущего в нашем замороченном сознании, сон, почти ностальгический.

Нашу несвободу от прошлого Кривулин исследует в стихотворении 1994 года "Пятое марта". Сейчас, в 2000-м, оно нас задевает за живое так же, как и тогда. И не только потому, что сталинизм все еще поднимает голову. Кот существовал и существует в нас. Он многолик. У нашей привычки к страху и рабству еще много названий.
Коты, кошки, котята наряду с крысами и мышами появляются в стихах Кривулина в разные годы. Вспомним крысу-совесть (72), кота, играющего с тенью (88), белую кошку(99), которая уже почти во втором тысячелетии, "завыла совсем как собака", вторя "прометеям раскованным" (99), пожалеем их ("пусть он полусъеденный, пусть лает, как собака"). И вздохнем о нас, у которых "полумысли-полутени / по-кошачьи напружинясь режут сумрак аржаной". В этих емких образах заключена вся слабость, незащищенность человека и его кошачья способность выживать, проявляя звериные инстинкты .
Похоже, Кривулин все жестче относится к так называемому человеку из толпы (по-прежнему причисляя и себя к горячей, мятущейся массе).
"Музыкальное приношение к ограде комаровского кладбища", написанное после смерти Сергея Курехина, - размышления о месте и роли искусства в мире. Пятнадцать вариаций темы горечи и нежности. Это реквием, посвященный художникам, творившим в невыносимых порой условиях. Тем, которые взрывают течение времени, запечатлевают кризисную кривую и погибают. Но остаются бессмертными, пока хоть одна душа жива.
Пусть душа народная принимает дары творца сообразно своему пониманию: со всей искренностью и широтой - но вне границ, возводимых разумом, со страшной силой слепоты и дикого воодушевления (казалось бы, как может выжить искусство, если художника "причащают" - то кипящим асфальтом, то "мордою в прорубь"?)

Однако тяга к красоте, по мнению поэта, неистребима.

такой же я - но собеседник
такой же путник - но Пастух
приходит молча отовсюду
рассаживается вкруг меня
как племя жаждущее чуда
удара молнии, огня
"Без огня", 99

Стихи всегда трудно цитировать без потерь для восприятия общей системы образов. В шести приведенных выше строчках произошла семантическая метаморфоза. Это видно по прочтении всего текста: поэт передал случайному спутнику Слово, тот стал собеседником. Всякий собеседник - пастух тех овец, которых поэт поручил ему. Игра слов, игра метафор. Элементыы в смысловом ряду у Кривулина накрепко сцеплены друг с другом. Соединяясь, они создают новый образ, который трудно угадать в вырванных из контекста строках.

и вертолет его так празднично горит
как будто весь надраен для парада
" Гибель вертолетчика", 97

Характерный кривулинский прием. Клип, теснейшая состыковка элементов ассоциативного ряда. В начале фразы возникает образ, который замещается другим в конце ее. Вертолет горит, поскольку он подбит - и вертолет горит, надраенный для парада. Соединенные вместе кадры - мгновенный удар по чувствам: уже никаких парадов, никаких праздников для этого вертолетчика!
Все стихотворение построено на взаимодействии и противодействии меняющихся эмоциональных тем.

об этом знают сестры или вдовы,
над фотографией склоняясь безутешной -
внезапный есть предел у тяжести пудовой
"Гибель вертолетчика", 97

Зачин звучит эпически, но вводит в курс происходящего быстрее скорости звука. Сестры или вдовы склоняются над фотографией погибшего вертолетчика. Они знают, что всякая тяжесть имеет предел. Нам кажется, что имеется в виду тяжесть горя. Но в следующих строках - зависший в пустоте и на мгновение лишившийся тяжести подбитый вертолет. Мгновение длится и длится. И вертолетчик - вот он, еще в воздухе, дышит - не надышится. А весть о его гибели уже вызвала безутешную боль. Время, похоже, спрессовалось в этот миг так, что порядок событий не имеет никакого значения. Вечность подхватывает всех - и вертолетчика, и сестер, и нас, читающих эти строки, сообщая огромное чувство свободы…
На мгновение мы не зависимы от времени и пространства, мы парим в невесомости - рядом с гибнущим, не важно на какой войне, на той, извечной, где сад по-прежнему "вертоград" - мы сбросили пудовую тяжесть бытия.
Высказывая свои соображения по поводу "Троицы" Рублева, Фаворский отмечает совмещение времени в этом произведении. Собравшиеся за столом Бог-Отец, Бог-Дух, Бог-Сын уже пережили и рождение, и смерть, и вознесение Христа. Они обогащены знанием того, что было, есть и будет.
Категория времени в стихах Кривулина порой воспринимается в подобном единстве. Погруженный в окружающее, поэт видит и нас и себя откуда-то сверху - то ли из будущего, то ли из прошлого. Оттого кажется, что он не судит, а жалеет. И смотрит на нас, как взрослый на детсадовскую колонну, пересекающую проспект без подсказки светофора.

далее >>>