Через низкие окна в доме, где мне посчастливилось однажды переночевать, видно было, как ночь опустилась до самой земли, и не думает подниматься. А хозяйка встала, по звуку угадывалось, что сунула ноги в бурки, стала укладывать поленья в печку. Половицы выхватило светом из темноты, и отблески огня принялись вылизывать пол. Он все желтел, умывался, и за окном вдогонку ему разливалось молоко. Доилось утро. Изба осветилась, и колыска, свисающая на шлейках с потолка, перекрыла всю комнату. В головах чуть приподнятая, она, казалось, плавно взлетает. Хозяйка хлопотала в сенцах, и я подошел поближе. Мальчишка, откинув пеленку, тихо спал. У ножек в выдолбленной лодке была дырочка. Вот почему под ней на полу образовалась лужица. Я долго смотрел, удивляясь, что веки его совсем не шевелятся, даже не вздрогнули, когда хлопнула дверь. И весь он лежал спокойно и раздольно, ручки раскинулись легко. Он просто прикрыл глаза, чтоб не мешал свет. Безмятежно лежал, реснички не шелохнутся. Ноготки чуть розовели, как зорька. От него исходило тепло. Мать подошла, ловко взяла его на руки, попка его примялась, и я почувствовал, ей приятно, какой он тяжеленький. А он чисто открыл глаза, не щурясь от колючего света, улыбнулся и доверчиво уронил головку к ее щеке. Будто не было ночи, а просто раскрылись ставни. "С зорюшкой, лялька моя",- мурлыкала она и гладила его спинку. В доме было так мирно, что треск поленьев усиливал тишину. Такое остается на донышке детства, и мы не помним. А было же свежее личико неба и чистое стеклышко окон и ясный открывшийся взгляд, когда поднимаются веки улыбчиво, без тревоги, без малейшего ветерка. Бедные, бедные люди, как рано покидает их детство. Их напряженные веки не расслабляются даже во сне. Многие годы не знал я такого мира. И во сне чувствовал, как некуда деть тяжелые руки, как придавливает время свинцовым одеялом. Мир на земле, мир в душе - безмятежно спящий младенец. Светлее и представить себе трудно. Не знаю, не помню или не видел.

Отпущу, дерево станет разгибаться. Лошадь обрадуется, соберет все свои силы, рванется и выбросится на берег. Конечно, она будет еще очень слабая, ведь столько времени не ела. Я насобираю ей хлебных корочек, она похрумкает, встанет на ноги, и мы легонько по- лошадиному загогочем. Разгоним всех прилипчивых мух своим смешным хохотом. Хорошо об этом больше не думать, только бы получилось. А то пыхтит и тарахтит в ушах мотоцикл, пилит колесами по животу. Схватить бы его сзади и не давать ехать, как я держал велосипед, когда Ревка учился ездить. А то носится страшилина, поливает из пулемета. Трехголовая рогатая жаба. Одна жандармская голова рулит, раздвинув руки, как лапы, у пулемета. Другая со шнапсом развалилась в люльке и одним глазом высматривает, кого подкосить. А третья играет на губной гармошке, мотается, как кукурузу грызет. А еще у нее за спиной перламутровый аккордеон звякает. Ну и пусть звякает. Я позову Ревку, Севу, Карася, возьму суковатую палку. Пусть стреляет. Если в ребят попадет, патроны кончатся. Пока он перезаряжает, я его дубиной как долбану по кастрюле. Будет тогда знать, как других дубасить, гад. Жаль только Севину маму. Она будет плакать. Я ей отдам насовсем аккордеон. И Сева, когда поправится, научится на нем играть. Во поле березонька стояла, во поле кудрявая стояла. Ай, люли-люли стояла. А у меня на гимнастерке будет блестеть новенький орден. Вот радости будет. И Матвей скажет: "Ну-ткась, покажь". Покрутит в руках, как маленькое зеркальце, и вырвет с корнем. "Не настоящий, фальшивый. Мал еще такое носить. А мне на блесну сгодится. Донная рыба на блеск пужается. Самая что ни на есть радость". Отдавай мой орден, гадюка. Я тебе теперь знаешь, что сделаю. Распилю велосипедную раму и набью трубу серой из спичек, пыжом с гвоздями заткну. Отдавай мою Фирку, предатель! А не то тебе будет хуже. Прямо в глаз возьму и пальну. Или в зубы со всего маху кулаком. Говори! А не то без зубов не сможешь сказать - я нечаянно, я больше не буду, простите. Хочешь маленьким быть, прощу, только скажи "слабо". Я стою над ним великаном. "Хорошо,- цедит,- быть дитенком!- изо рта чем-то пьяным пахнет.- Коли хочешь, скажу. Слабо". Отдает мне мой орден. А он тусклый. Почему перестал светиться? Видно, солнце зашло. Или взяло себе обратно всю свою радость.